Экспедиция Кон-Тики Ра - Страница 18

Я жаждал сам походить на такой лодке и узнать, как их делают. Ведь мало просто связать вместе папирус, как бог на душу положит, надо знать секрет, чтобы получилась нужная форма.

Шериф устроил нам торжественную аудиенцию у султана М'Булу М'Бами, местного религиозного главы и самого могущественного человека на много километров вокруг. Сам шериф и его заместитель были с юга страны, их прислали из Форт-Лами для охраны политических интересов христианского правительства, а султан из местного племени будума опирался на мусульманское население области.

Плечистый шериф поражал своим могучим телосложением; султан же был худой и долговязый, полных два метра росту, закутанный в белый бурнус, только и видно, что орлиный нос да острые глаза.

Каждый из местных вождей сбрасывал сандалии, прежде чем ступить на площадку перед глинобитным домиком султана, где происходила аудиенция. Затем участники торжественного приема выстроились по краям большой песчаной площади посередине деревни – парадного манежа, где султан должен был гарцевать на своем пылком белом коне в честь гостей. Двое, держа коня под уздцы, все время заставляли его дыбиться, сам султан сидел неподвижно в седле, а кругом, обмахивая повелителя легкими шалями, бегали девицы в ярких нарядах. Когда кончился этот хоровод, сопровождаемый барабанным боем и пением рожков, мимо нас лихим галопом промчались всадники. Они размахивали мечами и издавали хриплые вопли, а один из них несколько раз проскакал перед нами совсем близко, чуть не по нашим ногам, с грозными ужимками и завыванием вращая саблей у нас над головой. Я осторожно спросил шерифа, как это понимать. Он ответил, что всадник просто куражится. Но Баба добавил, что воин выражает свою антипатию к нам, не мусульманам. Правда, султан такого чувства не выказывал, напротив, он очень заинтересовался, когда услышал, что мы хотим научиться делать папирусные лодки. И направил нас к своему родственнику, статному африканцу по имени Умар М'Булу, который жил в одной из конусовидных соломенных хижин квартала будума. Только шериф и его заместитель занимали белые бунгало, увитые красными цветами бугенвиллеи. Будума и канембу жили в круглых хижинах из соломы, а арабы, составляющие большинство населения районного центра Бол, – в низких глинобитных домиках.

Бритоголовый Умар был черный, как ночь, высокий и стройный, со сверкающими в улыбке глазищами и большими зубами. Кроме родного языка он говорил на арабском, голос у него был приветливый и негромкий, и разговаривая, он почти все время улыбался. Рыбак по профессии, он не стал мешкать ни минуты, когда Баба, обратившись к нему по-арабски, попросил его связать лодку из папируса. Выдернул из стены своей хижины длинный нож-мачете, забросил на плечо полу голубой тоги и зашагал впереди нас к озеру. Вот он нагнулся, и под черной кожей заиграли мышцы, когда длинный нож стал подсекать высокий папирус у самого корня. Один за другим ложились на край трясины длинные мягкие стебли. К Умару присоединился добровольный помощник, его сводный брат Мусса Булуми. Он был постарше, поменьше ростом, тоже бритоголовый, однако без королевской осанки Умара. Мусса знал лишь язык будума, но одинаково весело улыбался, когда Баба обращался к нему по-арабски, Мишель по-французски, Джианфранко по-итальянски или я по-норвежски. И он еще проворнее Умара косил папирус.

Заготовив большущие охапки зеленых стеблей, их оттащили от воды и сложили на земле. Предстоял урок вязки лодок.

Поблизости стояли две больших папирусных лодки человек на двенадцать. Мы начертили на песке лодку поменьше, метра на четыре, чтобы можно было погрузить ее на крышу джипа. На помощь были призваны еще два соплеменника Умара и Муссы. Они сели на песок под деревом и принялись соскребать мякоть с кожистых листьев пальмы дум. Тугие белые жилки разделялись при этом на тонкие нити, из этих нитей между ладонью и бедром скручивали веревочки, а из веревочек потом сплетали толстые веревки. И вот уже Умар и Мусса начали вязку; остальные двое едва поспевали снабжать их веревками.

Длина стеблей была два метра с лишком, толщина у корня – четыре-пять сантиметров. В разрезе папирус представляет треугольник с закругленными углами; он не пустотелый и не коленчатый, как бамбук, сплошной стебель состоит из напоминающей белый пенопласт губчатой массы, обтянутой гладкой кожицей.

Для начала Умар взял стебель и расщепил его вдоль на четыре части, но не до конца. В развилок он всунул комлем вперед четыре целых стебля и продолжал затем вставлять между ними новые стебли, получалась утолщающаяся сигара. Стебли туго-натуго перевязывали веревками; Умар и Мусса, держа в зубах каждый свой конец петли, затягивали ее руками и зубами, так что мышцы на руках и шее вздувались черными буграми. Очевидно, сжать губчатый срез стеблей так плотно нужно было, чтобы закрылись все поры. Достигнув в диаметре примерно полуметра, конус переходил в ровный цилиндр, получился этакий огромный карандаш. Его положили острым концом на чурбан, и мастера стали прыгать по снопу и притаптывать его, пока он не изогнулся вроде слонового бивня. Так была придана нужная форма носу, после этого первый конус нарастили с боков еще двумя, покороче, причем привязывали стебли по одному, так что все три конуса были очень плотно сращены между собой.

Когда лодка достигла в длину черты, которую мы провели на земле, она, по сути дела, была готова и представляла собой вполне симметричную конструкцию, кроме кормы, где папирус торчал, как прутья в метле; при желании ее можно было бы наращивать до бесконечности. Проблему с кормой Умар и Мусса решили простейшим способом. Взяли нож подлинней и отсекли все лишнее, как обрезают горбушку у колбасы. После чего папирусная лодка с загнутым вверх острым носом и широкой обрубленной кормой была готова к спуску на воду. Строители управились с работой в один день.