Экспедиция Кон-Тики Ра - Страница 28

Островитяне пересекли озеро для меновой торговли с галла. Один привез буроватое кукурузное пиво в кувшине и в калебасе. У другого была свежая рыба. Подошел третий и начал вытаскивать свою лодку на берег. Мы перехватили их и предложили сделку. Взяв напрокат все три лодки, мы поставили их рядом и связали вместе. Только так можно было осуществить наш план и попасть на острова, к людям племени лаки. На всем озере Звай лишь они делают лодки, притом такие маленькие, что никто посторонний не может воспользоваться ими, чтобы проникнуть в древнее пристанище этого племени.

Лаки не состоят в родстве с галла, обитающими на берегах Звай. Галла – типичные африканцы, кормятся земледелием и скотоводством, они прочно приросли к суше, им в голову не приходило связать лодку или плот, чтобы выйти на озеро. А в жизни лаки папирусная лодка играет важную роль, ведь они не только земледельцы, но и рыбаки, и торговцы. Несмотря на черную кожу, лаки не негроиды, у них, как у большинства эфиопов, узкие лица, четкий рисунок которых наводит на мысль о жителях библейских стран. Как и монахи озера Тана, они пришли из области верховий Нила и принесли с собой искусство строительства лодок из папируса. Уже в 1520-1535 годах, они, спасаясь от гонений, после долгого странствия достигли Рифт-Валли и уединились на глухих островах озера Звай со всеми своими церковными сокровищами и древними коптскими рукописями. Мне говорили, что рукописи сохраняются до сих пор, ведь галла ни разу не смогли проникнуть на острова, несмотря на четырехвековую вражду с лаки. Правда, в последние годы розни пришел конец, наладилась меновая торговля, некоторые семьи лаки даже перебрались на берег, но по-прежнему на озере делают только такие лодки, что на них кроме гребца может поместиться от силы один человек. Да и то он рискует перевернуть тонкую связку папируса, если не будет сидеть тихонько, вытянув ноги вперед или свесив их по колено в воду.

Вот почему мы смотрели с торжеством на свое произведение – устойчивый плот из трех связанных вместе лодок. Мы уже собрали снаряжение и хотели занять места на плоту, чтобы переправиться на заманчивые острова, когда увидели, что один из лодочников потихоньку развязывает узлы. Объяснив Асеффе, что он пришел за дровами для большого праздничного костра, но теперь вспомнил, что самые хорошие дрова не здесь, а в другом месте, островитянин учтиво попрощался с нами и поспешно удалился на одной трети нашего тримарана.

Лишь под вечер нам удалось наконец зазвать еще одного лаки. Он шел вдоль камышей, забрасывая в воду небольшую сеть, и чуть не всякий раз в его сети трепетало живое серебро. Мы купили весь улов, двадцать одну тулуму с нежнейшим мясом, испекли на углях по рыбе на человека, а остальное вернули рыбаку. В нашу сделку с ним входил также прокат лодки, и на этот раз мы поспешили отчалить, как только связали плот. Он легко выдерживал вес троих пассажиров и кинокамеры с треногой, и Асеффа нерешительно присоединился к нам, когда я напомнил ему, что мне понадобится переводчик.

Берег был оторочен густыми зарослями низкого камыша, но папируса мы здесь не увидели. Небольшая волна заставила всех взяться за весла. Постепенно берег озера ушел вдаль, а над нами поднялись зеленые холмы ближайшего острова. Между деревьями на склонах отчетливо различались живописные круглые хижины из соломы. В это время из-за мыса вышла маленькая лодчонка и направилась прямо к нам. Верхом на папирусе, спустив ноги в воду, сидел суровый человек в похожем на мундир костюме защитного цвета. Умело работая веслами, он развернул свою лодку и стал поперек нашего курса. Асеффа сообщил, что этот человек называет себя не то шерифом, не то шефом острова Тадеча и требует, чтобы мы предъявили ему документы, прежде чем он пустит нас на берег.

Асеффа спросил, нет ли у меня какой-нибудь официальной бумаги. Я достал из нагрудного кармашка написанное по-французски письмо норвежского министра иностранных дел, адресованное властям Республики Чад. Асеффа ни слова не знал по-французски, но это не помешало ему, стоя на плоту, торжественно произнести на языке галла долгую тираду, в которой я разобрал только поминутно повторяемое имя императора Хайле Селассие. Что уж он там сочинил, знают лишь сам Асеффа да шериф; во всяком случае суровый чиновник растерянно отдал честь, освободил нам путь задним ходом и возвратился к мысу, а мы взяли курс на ближайший залив.

Остров был изумительно красив. Яркая зелень, пологие холмы, аккуратные кукурузные поля... В заливе голые ребятишки удили рыбу, сверху спускались к причалу женщины с кувшинами на голове, в платьях из домотканой материи, навстречу им поднимался мужчина, неся на плече свою папирусную лодку. Кругом сновали куры, порхали красочные птицы. На открытом гребне холма примостилась чистенькая деревушка, горстка хижин с конической соломенной крышей, стены – из камня и обмазанного глиной плетня, расписанные незамысловатым узором. Около большинства хижин сушились на солнце остроносые лодки, где одна, где две, а то и три. Нас учтиво пригласила к себе в дом симпатичная супружеская чета и предложила свежего кукурузного пива айдар. Его звали Дагага, ее – Хелу. В доме было уютно и чисто.

На утрамбованном глиняном полу стоял ткацкий станок и большие запечатанные кувшины. На каркасе стен висели калебасы и нехитрые орудия труда, постелью служили шкуры, подушкой – кривая деревянная скамеечка вроде древнеегипетских. Дагага и Хелу жили без забот, вещей у них было очень мало, зато бездна времени, чтобы получать от них радость. Нет холодильника, зато нет и счета за электричество. Нет автомобиля, но ведь и спешить некуда. Они отлично обходятся без того, чего у них нет, и что мы привыкли считать необходимым. И у них есть все, что им необходимо и чем охотно обходимся мы, расставаясь с городом на время долгожданного отпуска. Когда наш современный мир вскорости проникнет к ним, они многое у нас переймут, а мы у них – ничего, но это будет бедой и для них, и для нас, ведь обе стороны считают, что умнее, лучше, счастливее мы, раз у нас больше всякой всячины. Так ли это?