Ночью волна заметно прибавила, и море разбушевалось. Порой становилось жутко стоять на шатком, скрипучем мостике, не видя в ночи ничего, кроме пятнышка света на парусе да топового фонаря, который болтался, словно обезумевшая луна, среди звезд, мелькающих между гонимыми бурей тучами. Вдруг за спиной будто злобная змея зашипит – бурлящий гребень вровень с твоей головой гонится за лодкой, а самой волны не видно, кажется, только белая пена летит по воздуху и что-то шепчет про себя. А черный вал уже подкатился под связки папируса и толкает их вверх своими чудовищными бицепсами, и тут же отпускает нас, и мы падаем вниз – падаем так глубоко, что следующий белый призрак реет в воздухе еще выше, чем предыдущий. Двухчасовая рулевая вахта совершенно изматывала нас, хотя мы обычно работали только одним веслом, наглухо закрепив второе.
За ночь море расшатало «Ра» сильнее, чем когда-либо. На рассвете амплитуда качания мачты на уровне крыши достигла 60 сантиметров, а макушку на высоте 9 метров мотало так, что сам Карло с трудом удерживался на ней. По примеру древних египтян каждое колено двуногой мачты мы утопили внизу в ямку на плоской деревянной пяте, установленной прямо на папирусе. Толстый деревянный угольник жестко соединял мачту с пятой, но теперь скреплявшие их веревки настолько ослабли, что оба колена лихо плясали, грозя выскочить из ямок. Да и ванты, похожие на параллельные струны, то провисали, вместо того чтобы притягивать колена к бортам, то вдруг натягивались так, что даже страшно: сейчас либо мачта сломается, либо лопнут папирусные связки, – ведь ванты были закреплены за толстый канат, обрамляющий весь фальшборт.
Мы вбили под пяту деревянные клинья и принялись за разгулявшиеся ванты – подтянешь одну, гляди, как бы не лопнула, пока остальные еще провисают. И вот мачта снова укрощена.
В этот день мы не могли пожаловаться на одиночество. На палубу градом сыпались летучие рыбки. Мы прошли мимо большой луны-рыбы, безжизненно лежавшей на воде. Какая-то тварь заглотала крючок и размотала всю леску на спиннинге Жоржа. Не успел он ее вытащить, как другая рыбина перехватила улов, и Жоржу досталась лишь голова. «Ра» мчалась по горам и долам с рекордной скоростью, и мы были изрядно обескуражены, когда Норман, определив в полдень наше место, сказал, что мы не так уж много прошли. Нас снесло течением на юг.
За одни сутки правый угол нашей кормы осел настолько, что конец рулевого бруса то и дело зарывался в волну и тормозил. На кормовой палубе вода стояла по щиколотку, а иные гребни докатывались до ящика со спасательным плотом, уложенного под мостиком. Всякий раз ящик ерзал и тер веревки.
На следующий день море продолжало бушевать, а с крепнущим нордом вернулся и холод. Регулируя крепление рулевого бруса, который все время врезался в воду, Юрий увидел на нем какой-то голубой пузырь и схватил его руками, чтобы сбросить. Юрий в жизни не встречался с «португальским военным корабликом» и даже не понял, что происходит, когда его руки вдруг оказались опутанными длинными жгучими нитями физалии – одной из самых опасных, несмотря на малые размеры, тварей Атлантического океана. Этот каверзный пузырь не единичная особь, а целая колония мельчайших организмов, объединенных сложными взаимоотношениями, и у каждого свои особенности и функции. Единственная задача самой крупной особи, пузыря – поддерживать эту удивительную артель на плаву. За ним волочится пучок многометровых арканчиков, составленных из маленьких граждан сообщества. Кто-то добывает пищу для всей колонии, кто-то отвечает за размножение, есть и солдаты, они буквально стреляют едкой кислотой в добычу и врагов. Самые крупные «португальские военные кораблики» могут даже парализовать и убить человека, такие случаи известны.
Жгучая боль через кожу распространилась по нервам, сковала мышцы правой руки нашего судового врача и подобралась к сердцу. Бедняга полез в аптечку и перебрал все: от мазей до сердечных и нервных таблеток. Четыре часа понадобилось ему, чтобы укротить боль и восстановить подвижность руки.
Тринадцатого июня в щелях и вантах свистел леденящий норд-норд-ост, и море ярилось пуще прежнего. Лодка извивалась, рыча, визжа и скрипя всеми суставами, волны беспорядочно громоздились друг на друга и накрывали корму «Ра». Иные гребни обрушивали на папирус по несколько тонн воды, и мы видели, как корма все больше поникает под натиском самых тяжелых каскадов. И ничего нельзя поделать, стой и смотри, когда лишняя вода скатится через оба борта, и останется наш популярный бассейн, где теперь было по колено. Абдулла только смеялся и уверял, что все это ерунда. Пока веревки целы, мы не потонем. Продрогший от холода, но веселый, он бродил в штормовке по палубе, прижимая к уху свой карманный приемник. Какая-то арабская станция рассказывала на французском языке о событиях в Чаде: там пока что верх взяли мусульмане.
Почти весь день вокруг лодки резвилась великолепная сине-зеленая корифена, она оборвала леску и уж после этого не клевала, и гарпуном ее взять не удалось. Карло затеял готовить обед из вяленой рыбы, в это время что-то шлепнуло его по загривку и забарабанило по каюте. Одиннадцать летучих рыб корчились на палубе – собирай и клади на сковороду.
С 14 по 17 июня море неистовствовало, с разных сторон наперерез друг другу шли волны, высота которых никак не соответствовала ветру. Очевидно, здесь сталкивались течения, отраженные невидимыми берегами. Жорж жаловался на боли в спине, его уложили в постель. Абдуллу тошнило, но он сам себя исцелил снадобьем из двенадцати головок чеснока. Начал кряхтеть и шататься мостик, пришлось срочно укреплять его новыми узлами и растяжками. Юрий догадался переселить Симбада на корму, и тот принялся радостно плавать в нашем бассейне. У Сафи от досады расстроился желудок, и она поминутно бегала на край палубы. Просто поразительно, какой чистоплотной стала наша обезьянка. Вдруг из воды выскочил косяк огромных, чуть не двухметровых тунцов, Сафи дико перетрусила и забилась в корзину, откуда ее так и не удалось выманить, пока Жорж с наступлением темноты не пересадил трусишку в ее персональный чемодан-спальню в каюте.