Экспедиция Кон-Тики Ра - Страница 75

Эти дни вспоминаются как одни из лучших за все плавание. Сооруженные Абдуллой папирусные баррикады и сеть растяжек, которыми Карло укрепил каюту и ахтерштевень, благотворно подействовали на наш кораблик, и он, наверное, казался вполне представительным тем, кто смотрел на нас с лайнера.

Что до нашего экипажа, то мы единодушно восхищались удивительной прочностью и грузоподъемностью папируса. Бумажный кораблик? Пусть так. Но почему-то только дерево ломалось. Папирус показал себя превосходным материалом. Теоретики, будь то этнографы или папирусоведы, совсем неверно оценивали его сопротивляемость морской воде. Ошибались и мы, полагая, что древние папирусные лодки на фресках египетских гробниц были примитивными судами. Лишь в одном египетская папирусная лодка сходна с плотом – они не тонут от пробоины в днище. И «Ра», и «Кон-Тики» можно назвать плотами в том смысле, что мы тут не имеем полого корпуса. Но дальше сравнивать папирусную ладью «Ра» с бревенчатым плотом «Кон-Тики» все равно что ставить автомобиль в ряд с телегой. Чтобы поехала телега, и лошади довольно, а водить автомашину может только человек, обученный инструктором и получивший права. У нас инструктора не было. Мы вышли в путь на мудреном египетском судне, не подозревая, что речь идет об очень сложной конструкции и надо знать приемы управления, если не хочешь попасть впросак. Лодка была сделана из первоклассного материала, но, не ведая всех ее секретов, ничего не стоило испортить какую-нибудь важную часть, пока доищешься на опыте, для чего они все служат и как ими оперировать. Мы все время учились на собственных удачах и неудачах.

Четвертого июля меня разбудил встревоженный Жорж, ему показалось, что на горизонте вокруг нас ходят смерчи. В лучах восходящего солнца черные полосы между небом и морем и впрямь выглядели грозно, но это были просто дождевые завесы. И вот уже по палубе и крыше хлещет ливень. Непривычный дробный звук разбудил ребят, и в этот ранний час весь экипаж выскочил на палубу, чтобы отмыть от соли волосы и тело. Собирать дождевую воду не было необходимости, у нас еще хватало воды в кувшинах. Кратковременные дожди шли весь этот день, и на второй, и на третий тоже. Они сгладили волны, и гребни стали совсем пологими, зато папирус весь намок и отяжелел. Пассат выдохся и лениво перебирал складки дождевых завес. Папирус так тихо скрипел, что, казалось, «Ра» крадется на цыпочках. Что это – затишье перед бурей?

А пока – купайся, сколько влезет, и чувствуй себя, как рыба в воде, любуясь тугими, набухшими связками папируса. Правда, радость наша омрачалась тем, что мы опять двое суток подряд шли в окружении сотен тысяч черных комков, которые, как и мы, направлялись в Америку. Нас подгонял ветер, их только течение, поэтому мы их опережали. Посередине океана, открытого для Европы Колумбом, нельзя сунуть руку в воду, чтобы не вымазаться в грязи... Некоторые комки успели обрасти ракушками.

На брюхе «Ра» поселились сотни длинношеих морских уточек и один робкий крабик. Иногда мы видели впереди ладьи целые косяки летучих рыб, будто сельдь идет. Они нас остерегались, а вот полосатые рыбки-лоцманы и пятнистые пампано до того осмелели, что щипали нас и даже прогрызли дыры в мешке с вяленой рыбой, которую Карло опустил за борт, чтобы вымочить.

Пятого июля египтянин Жорж впервые в жизни увидел радугу. Да и закат в тот день был на редкость многоцветный. Там, куда мы плыли, незримая кисть расписала небосвод красками, которых хватило бы на сотни радуг. В каюте Норман, согнувшись в три погибели над подвешенным к стене столиком, колдовал линейкой и картой, а мы лежали на сухих тюфяках и ждали, что у него получится. Сквозь щели в передней стене видно было, как гаснет симфония закатных красок. Карло зажег керосиновый фонарь, и тусклый огонек пополз вверх по перекладинам мачты.

– Итого мы прошли 3870 километров, – сообщил наконец Норман. – Сверх половины пути еще 1500 километров. Теперь нам до Вест-Индии осталось идти на 1530 километров меньше, чем пройдено от Сафи.

– Хвост тормозит, а то мы шли бы еще быстрее, – заметил Юрий. – Вчера всего 77 километров одолели.

– Верно, хвост тормозит, но еще хуже, что из-за него мы петляем. Сегодня на тридцать градусов отклонялись от курса к северу и к югу, а ведь все работали рулевыми веслами. Полный зигзаг – шестьдесят градусов, это будет немало лишних миль. Я беру в расчет только кратчайшее расстояние между полуденными позициями. Не петляй мы так из-за хвоста, уже дошли бы до цели.

– Да уж, знать бы, как управляться с папирусной лодкой, давно пересекли бы океан, – подхватил Жорж.

Тихо поскрипывал папирус, за стенкой слышался плеск воды, как будто кто-то мылся в ванне за ширмой.

– Я думал, в океане, чем дальше от берега, тем хуже, а выходит наоборот, – усмехнулся Сантьяго. – Ведь мы, этнографы, как привыкли рассуждать: дескать, первые мореплаватели шли вдоль самого берега и попадали в то или другое место. А на самом-то деле у берега всего опаснее!

– У побережья и между островами течения и волны образуют всевозможные водовороты и завихрения. Море куда сильнее ярится около берега, чем вдали от суши, где ничто не нарушает плавный бег волны. И шторм опаснее около суши.

– Вот и получается, что этнографы и другие ученые без конца спорят, мог ли плот или камышовая лодка пересечь океан, и никак не приходят к согласию, а стоит кому-то попробовать выяснить это на деле, как они все начинают возмущаться, – дескать это не научный подход!

Ох как хорошо мы с Сантьяго испытали это на своей шкуре. Но я мог с улыбкой говорить об этом, потому что ни от кого не зависел, а Сантьяго стоило немалого труда добиться у себя в университете отпуска за свой счет, чтобы участвовать в столь ненаучной затее, как дрейф на папирусной лодке. Папирус можно испытать и в ванне. Ученому положено работать в библиотеках, лабораториях, музейных закутках. А не изображать дикаря в Атлантическом океане.